На войне. В плену (сборник) - Александр Успенский

Таким образом мы переправились в темноте на тот берег речки. Поднялись там до гребня высоты, откуда уже был обстрел в сторону немецких окопов у Гросс-Гирена; они были здесь очень близко. Я наметил для всех взводов линию их окопов; по указанию подпоручика Врублевского взводные унтер-офицеры сделали «трассировку», то есть начало работы по сооружению взводных окопов. Делали все это с соблюдением тишины и осторожности, выслав вперед секреты.

Когда трассировка окопов была окончена, я приказал подпоручику Врублевскому осторожно, без шуму перевести сюда всю роту. Он направился к роще.

Стояла темная ночь, и у немцев было тихо. Я радовался, что на этот раз немецкие часовые не стреляли ракетками для освещения местности, как это они обыкновенно делали после полуночи, и тогда красивый голубовато-фосфорический свет таких ракеток часто освещал нейтральную полосу между нашими и их окопами.

Вдруг неожиданное зарево близкого пожара на нашей стороне привлекло все мое внимание. Горело где-то сзади, у самых окопов моей роты и близко к роще! Взволнованный этим зрелищем, я испугался, что вся скрытность перемещения роты на новую позицию пропадет даром. Зарево увеличивалось, и если загорится роща, то осветит не только выход роты из окопов, но и новую позицию…

Оставив здесь взводных унтер-офицеров, я сам быстро переправился по дереву через речку и побежал к своим окопам. И что же? Прибежав сюда, я увидал, что горит солома около моего окопа. Пламя было очень большое и далеко освещало всю нашу позицию. Я прежде всего бросился к роте и успел приостановить выход ее из окопов, пока не потушат пожара. Потушили его скоро.

Оказалось, что кто-то из куривших солдат бросил горящую спичку, и вспыхнул огромный стог соломы, только что привезенный для 4‑го батальона из хозяйственной части. Солома была свалена возле самого моего окопа… Ветер раздувал пламя, и огонь перескочил в самый мой окоп, и здесь до моего прихода совершенно сгорели: дощатая обшивка окопа, мой соломенный тюфяк, шинель, валенки, книжки донесений, письма и другие бумаги… Единственно, уцелел только маленький деревянный образочек Казанской иконы Божией Матери, висевший на стене окопа (благословение моего сына Валентина). Святое изображение лишь немного потемнело от огня.

Пожар этот, по счастью, не вызвал со стороны немцев особого внимания и огня.

Как и раньше перед каждым боем, я на этот раз особенно горячо помолился перед дорогим мне, уцелевшим от пожара образком Божией Матери, прося Ее заступления и помощи в предстоящем бою.

В совершенной темноте я и сосед мой, командир 9‑й роты штабс-капитан Млодзинский, повели свои роты на новую позицию к реке Виек. В мое распоряжение даны были два пулемета. Осторожно, по два – по три, перебрались обе роты с двумя пулеметами через импровизированный мост. Взводные встретили свои взводы и, соблюдая тишину, солдаты приступили к работе. Быстро выкопали окопы, сначала для стрельбы лежа… Как ни тихо работали люди, однако немцы, вероятно, услышали и скоро открыли по нас в темноте беспорядочный огонь. Пули летели высоко, не задевая нас. Я приказал огня не открывать, и роты продолжали всю ночь потихоньку углублять свои окопы. Немцы скоро замолчали. К рассвету из новых окопов можно было стрелять уже стоя. Но, вырыв эти окопы, мы не успели их замаскировать, и утром свежевырытая земля резко выделялась на фоне белого снега.

Немцы, увидав так близко наши свежие окопы, открыли по нас сначала только ружейный огонь. Наши роты и пулеметы уже были укрыты и бодро и метко отвечали на огонь противника. Скоро, однако, пришлось нам очень туго, когда их артиллерия на таком близком расстоянии (четыреста-пятьсот шагов) стала стрелять по нас гранатами «на удар» и шрапнелью. У нас появилось много убитых и раненых.

Мы недоумевали, почему наша артиллерия молчит, вместо того чтобы своим огнем подготовить наше наступление на Гросс-Гирен? Но, быть может, опять… «общая обстановка», и атака отставлена?!

Как мучительно висеть на виду у противника, чуть ли не у проволочных его заграждений, представляя из себя великолепную для него цель! Число убитых и раненых в моей и соседней, 9‑й, роте, увеличивалось. Шестью немецкими снарядами подряд, один за другим (очевидно – «очередь»), по моему окопу (он оказался на перекрестке дорог Есзернинкен – Картенинкен – Гросс-Гирен) сразу убило около меня пять человек моей роты, а мой горнист, бывший рядом со мной плечо в плечо, тяжело ранен в грудь и руку. Я уцелел.

Несмотря на потери, наши две роты держали планомерный огонь, не жалея патронов.

Прибывший ко мне из команды связи унтер-офицер установил телефонную связь со штабом полка, и я узнал, что дальнейшее наступление полка задержано немцами, и сейчас идут упорные бои на разных участках полка за переправу через реку Виек.

Таким образом, на этой стороне речки оказались только мы с штабс-капитаном Млодзинским, то есть две роты с двумя пулеметами. Мне приказано во что бы то ни стало держаться на занятой позиции до перехода через речку соседних рот. Фланги у меня были совершенно не обеспечены, местность здесь была пересеченная кустами и оврагами, и я боялся, чтобы немцы нас не обошли и не отрезали. Действительно, мое опасение скоро стало подтверждаться. Часу в двенадцатом из отдельного окопа у глухой узкой лощины на нашем правом фланге мне донесли, что немецкая цепь направляется ко входу в эту лощину со стороны немцев. Я приказал перенести пулеметное гнездо против этой лощины. Скоро оба наши пулемета открыли там огонь по обходящему противнику. Немцы здесь были нами остановлены, но не отбиты. Они залегли и окопались, очевидно, накапливая здесь свои силы.

Слышно было и вправо, и влево, по сильной артиллерийской канонаде и ружейной трескотне, что бой разгорается. Немецкие батареи не умолкали, наши же стреляли очень редко.

Наконец короткий зимний день превратился в сумерки. Мы так и не дождались продвижения вперед на нашу линию других рот полка! Когда немного стих огонь, мы получили приказание командира полка «обеим ротам с пулеметами ночью скрытно отойти на старую позицию у Скроблиненской рощи», что мы и исполнили, приведя с собой всех наших раненых и уничтожив за собой мос тик-переправу через реку Виек.

Потери моей роты, сравнительно с другими ротами, были небольшие. Я с удовольствием вспоминал, что мне удалось вовремя остановить обходное движение немцев по лощине; наконец, я сам уцелел в этом бою прямо чудом! За все это я в душе благодарил Бога. Видно, Царица Небесная вняла моей (накануне боя) молитве!

Потом я узнал, что и в этом бою опять превышающий нас раз в пять-шесть огонь немецкой артиллерии не дал успешно развиться операции, и Гросс-Гирен остался в руках немцев.

Подошло Рождество Христово. Нудная окопная войне продолжалась. Называю «нудная» не только потому, что изводили нас «чемоданы» и другие немецкие «гостинцы», портившие нам нервы, но и что все мы страдали от недостатка сна и от ночных тревог. Спать спокойно могли только с рассветом, когда уже не ждали неожиданного наступления немцев или вылазки их разведки.

Нудной была здесь окопная война еще и потому, что у нас почти не было здесь смены (то есть резервов); не было возможности офицерам и солдатам не только помыться, но и даже вовремя переменить белье. Насекомые уже мучили нас, особенно солдат, а главное – все мы страдали от холода и грязи: печей у нас не было.

Все мы мечтали о том, когда, наконец, и наш полк попадет в корпусной резерв, где можно будет и помыться, и выспаться.

Пока об этом мечтали, у меня в роте нашелся один расторопный ефрейтор (ефрейторскую лычку получивший за удачную разведку), по своей довоенной профессии – печник. Он через фельдфебеля просил моего разрешения устроить баню в одной немецкой усадьбе, расположенной почти на линии наших окопов, но в лощинке, укрытой от взоров противника. Там оказался водопровод и склад кирпичей для устройства очага. Хотя случайные снаряды и могли попасть в этот дом, но я так обрадовался возможности и роте, и самому помыться, что дал свое разрешение. И вот через два дня баня была готова.

В уютной комнате – бывшей столовой – ефрейтор пристроил к камину очаг для согревания воды в большом котле и в углу устроил «каменку» из булыжников для «поддавания» пару, а полки «кутника» для парения изображал опрокинутый ясеневый буфет, на котором можно было даже лежать! Получилась русская баня на немецкой земле!

Как чудесно мы со штабс-капитаном Л. И. Кирилловым (командир 15‑й роты) в этой бане помылись! Как мы смеялись с ним, лежа на опрокинутом буфете-«кутнике»: что будет, если влетит сюда «чемодан»? Куда мы, голые, побежим?! А сам строитель бани в это время «поддавал» нам пару на каменку! Никогда в жизни не мылся я с таким наслаждением, как в этой баньке, почти на самой линии окопов.